В другой ситуации Кэйт просто расхохоталась бы, услышав гневные слова матери, но сейчас ей было не до смеха, голова буквально раскалывалась от множества проблем, и она ответила:

— Ты прекрасно понимаешь, в чем дело, мам. Патрик — замечательный человек, ты права, но бизнес его не совсем законный.

— Я, девочка моя, тоже готова нарушить закон — в кровь исцарапать морду того подонка, который накачал нашу Лиззи наркотиками. Вот только не знаю ни имени его, ни фамилии.

Женщины помолчали.

— Послушай, Кэйти, если человек этот тебе по душе и ты чувствуешь себя с ним счастливой, поступай, как хочется! Не важно, что подумает старший констебль, или Дэн, или мы с Лиззи, или еще кто-то, пусть даже очень важный! Две жизни никто не живет, вот и делай, что нравится! Ведь не заметишь, как состаришься и станешь такой, как я. И жизнь тогда у тебя будет совершенно другая! Каждый новый день покажется чуть-чуть короче предыдущего. Ты ощутишь ломоту в костях. Поймешь, что лучшая часть жизни уже позади. Где-то я вычитала, что старые люди цепляются за то время, когда были нужны своим мужьям и маленьким детям, готовили обед и выполняли всякую работу по дому. Я это хорошо понимаю. Мне тоже хочется убежать от настоящего и вернуться в прошлое. Потому что дни, когда кто-то нуждается во мне, уже на исходе.

Кэйт соскользнула с дивана и опустилась перед матерью на колени.

— Уж ты-то мне всегда будешь нужна, мамочка!

Тронутая этим ласковым «мамочка», Эвелин привлекла дочь к себе, и на нее потоком нахлынули воспоминания. Кэйт, когда была маленькой, всегда называла ее мамочкой.

— Ладно, Кэйт, я не оставлю тебя, пока буду нужна! И Лиззи тоже, благослови ее Господь! Иногда я просто готова ноги ей оторвать, но любить ее буду всегда! Мою славную девочку, прелестную, как Дева Мария!

Кэйт отпросилась еще на день с работы, и сейчас они с Эвелин вели в больнице беседу с доктором Пламфилдом. При всем доброжелательном отношении к Кэйт, отпустили ее неохотно, и она понимала, что очень рискует. В конце концов, служба есть служба. Особенно сейчас, когда ей поручили такое важное расследование.

В участке теперь, она это знала, только и разговоров что о ее Лиззи, которая пыталась покончить с собой.

Пламфилд, совсем еще молодой, в своих выцветших джинсах и спортивной рубашке походил скорее на общественного деятеля, чем на врача-психиатра. На макушке у него уже просвечивала лысина, а на затылке волосы свисали как конский хвост. В пожелтевших от табака пальцах он вертел свой мундштук.

Когда Пламфилд с видом превосходства откинулся на спинку кресла и вздохнул, Кэйт почувствовала себя школьницей, которую застукали со шпаргалкой на экзамене.

— У вашей дочери, миссис Барроуз, расстроена психика. Это большое несчастье.

Кэйт слушала его очень внимательно, а сама думала: «Ну скажи, скажи что-нибудь, чего я не знаю!»

Пламфилд между тем продолжал гнусавым голосом читать свои наставления, и у Кэйт мелькнула мысль, что лучше жить с самим дьяволом, чем с таким занудой. Не разговаривает, а поучает, будто все дураки, а он один умный.

— У Лиззи ярко выраженная тяжелая депрессия, чем, собственно, и объясняется ее пристрастие к наркотикам и вообще все ее поведение. Поэтому девочка требует пристального внимания. Ласку надо сочетать с наказаниями. Словом, заботиться о дочери.

— Вы считаете, что Лиззи не хватает заботы?

Пламфилд поднял руку:

— Я еще не кончил, миссис Барроуз!

Кэйт закатила глаза: ну и тип! Не человек, а ходячая карикатура!

— Я вижу, вы привыкли командовать! — Пламфилд ткнул в нее пальцем. — Но здесь не полицейский участок!

Сделав акцент на последних словах, он улыбнулся, и только сейчас до Кэйт дошло: он не терпит полицейских! Не в первый раз ей приходится иметь дело с подобными субъектами. Многие адвокаты из кожи вон лезли, чтобы добиться оправдательного приговора для явных нарушителей закона, а «общественные деятели» даже таскались в суд с положительными характеристиками негодяям, которых следовало до конца жизни упечь за решетку! Ясно: вину за случившееся он собирается взвалить на нее одну!

Кэйт закусила губу. Пусть болтает, сколько душе угодно. Она наберется терпения и выслушает все до конца.

— Ваша дочь, — доктор перешел на тон обвинителя, — ваша дочь сегодня же будет отправлена в психиатрическую лечебницу Варли для более тщательного обследования. Она дала на это согласие.

Эвелин смотрела на его отвислую губу и чувствовала, как закипает в ней раздражение.

— Простите, пожалуйста, доктор Пламтри…

— Пламфилд, с вашего позволения!

— Хорошо, доктор Пламфилд. По-моему, вы слишком самонадеянны! И мне не нравится ваше отношение к делу. Поскольку речь идет о моей внучке, я хотела бы знать, какие обследования будут проведены в больнице, как долго она там пробудет и все остальное.

Доктор Пламфилд покачал головой, будто перед ним были непослушные дети. Кэйт положила ладонь на руку матери.

— Ваша дочь, миссис Барроуз, будет там находиться до тех пор, пока лечение не принесет результатов. Что-то ее беспокоит, но что именно — мы пока не определили.

Он посмотрел на Кэйт, и она поняла смысл его слов — столь деструктивное поведение нуждается в постоянном контроле. Свидания с ней разрешены, но волновать ее нельзя.

Кэйт встала.

— Большое спасибо, доктор Пламфилд. На прощание я хотела спросить: не вы ли будете ее лечащим врачом в больнице Варли?

— Нет, не я.

Кэйт улыбнулась:

— Что же, хоть одно приятное сообщение. Пошли, мам, повидаемся с Лиззи!

Они вышли из кабинета, оставив доктора Пламфилда, который даже не поднялся и продолжал важно покачивать головой. Пока шли к палате, Эвелин вовсю поносила психиатра.

— Подумать только, какой наглец! Всю вину хочет взвалить на нас. Так хотелось послать его подальше! Интересно, что ему Лиззи наговорила? Желала бы я знать!

Эвелин, когда сердилась, говорила с сильным ирландским акцентом.

Кэйт слушала ее вполуха.

Лиззи они застали сидящей на постели. Она через наушники слушала радио. Умытая, с тщательно расчесанными волосами, она в больничном халатике выглядела совсем девочкой. Переведя взгляд с матери на бабушку, она робко улыбнулась и протянула к ним руки. Кэйт поспешила обнять ее.

— Ой, мам, ба!.. Я так рада, что вы пришли!

Эвелин тоже обняла внучку, и Лиззи заплакала.

— Ну ладно, хватит тебе! Успокойся! Все хорошо!

Кэйт, сев на кровати, смотрела на них.

— Они, мам, хотят отправить меня в психушку.

— Ну а ты сама что думаешь?

Лиззи покачала головой: